Священник Виталий Ворона

«В храме тоже есть свой менеджмент». Как сменивший четыре профессии человек стал священником

Сегодня мы расскажем о том, как типографщик, рекламщик, технолог и интернет-маркетолог стал священником. Вы узнаете о секретах типографского дела, причинах творческого кризиса, теории решения изобретательских задач, тонкостях выращивания обычных и эксклюзивных грибов и особенностях ведения бизнеса на рубеже 2000-х годов. Наука, реклама, маркетинг, биотехнологии, программирование — чем только не занимался наш сегодняшний герой! Мы уже не раз сотрудничали на страницах нашего сайта с отцом Виталием Вороной, настоятелем храма Почаевской иконы Божией Матери г. Краматорска, но только пригласив его в рубрику «Как я стал священником» узнали, сколь необычным был его путь к вере и сану. Читайте, это невероятно интересно, честно и впечатляюще.

 

«Троица — это Иисус Христос, Богородица и святой Николай»

Я рос в семье совершенно невоцерковлённой, можно даже сказать, атеистической. Родители были врачами, в своё время изучали научный атеизм, что сказалось на их мировоззрении. По вечерам они собирались, чтобы пообщаться, а я был рядом и слушал. Папа рассказывал случаи из своей практики, и порой в этих рассказах были ситуации, когда он говорил: «Так не может быть! Очевидно, что что-то есть». Наверное, в этих ситуациях чувствовалось присутствие Божие. Был даже один случай, который мне запомнился.

Папа был кардиологом, к нему попал пациент с инфарктом миокарда — очень верующий человек. С ним случилась клиническая смерть, но его вернули к жизни. Через некоторое время папа пришёл побеседовать с ним. Он сказал: «Вот вы полагались на Бога, но это я принял решение спасти вас — всё получилось благодаря науке, нашим опыту и знаниям!» Тот человек ответил: «Вашими руками действовал Ангел-хранитель. Очевидно, что на моё исцеление была воля Божья!» Словом, папе не удалось поставить его в тупик.

Я ничего не знал о Церкви и вере. Лет до двадцати пяти был уверен, что Троица — это Иисус Христос, Богородица и святой Николай — как их изображали на традиционных иконах-складнях. А про Спасителя думал, что это святой, который хранит водителей — потому что чаще всего иконы с Его изображением видел в машинах. Так что детство моё прошло без Бога, хотя на Пасху мы яйца красили и куличи пекли. В храм я не ходил, потому что никто меня туда не водил.

Вся наша семья — из Краматорска, мои предки поселились на этих землях, когда города ещё в помине не было, вместо него были разрозненные посёлочки. Богородица управила так, что сейчас я живу в родовом гнезде — доме дедушки, которому почти двести пятьдесят лет и где жили только наши предки, он никогда не переходил в чужие руки. Этот дом расположен рядом с нашим храмом. Вышло так, что я получил назначение в этот храм, и на семейном совете было решено, что будет удобнее, если мы станем жить в дедушкином доме. В итоге мы с семьёй перебрались сюда.

 

Раз я не нужен науке, то и наука мне не нужна

После окончания школы у меня было стремление стать врачом, но родители убедили, что лучше стать конструктором, как дедушка. Я не возражал и поступил в Краматорский индустриальный институт. Учился хорошо, с третьего курса уже работал на кафедре, меня готовили к кандидатской. Но пришли 90-е годы, всё в стране начало рушиться. Государство снизило квоты обеспечения аспирантам, и надо было выбирать — платное обучение или борьба за место.

Спонсоров у меня не нашлось, к тому же гордость взыграла: как это, я не нужен науке? У меня уже 50% диссертации готово! Причём — перспективной диссертации, с современными программами — в том числе по методу Монте-Карло. Я решил попасть в аспирантуру своими силами. Пошёл сдавать экзамены, но меня завалили, потому что места были расписаны. В результате в аспирантуру не попал — не хватило одного балла по философии. Как сейчас помню: вопрос был о философии Владимира Соловьёва и Николая Бердяева. К слову, я на тот момент философией увлёкся всерьёз — хотя среди всевозможных сопроматов философия у нас была где-то на четвёртом месте по значимости. Но я всё читал, изучал — а ведь тогда интернета не было, надо было в библиотеки ходить, книги читать.

Как бы то ни было, мне поставили тройку, и я не прошёл по конкурсу в аспирантуру. И вот, будучи лучшим на потоке в плане успеваемости, я оказался не у дел. Мне предложили учиться за свой счёт, но у меня тогда уже были жена и маленький ребёнок, которых надо было кормить, к тому же не хотелось сидеть на шее у родителей. Я решил, что раз я не нужен науке, то и наука мне не нужна. На завод устроиться не мог, потому что там все места были уже заняты (пока я пытался поступить в аспирантуру, мои однокашники разобрали имеющиеся вакансии). Приходилось как-то зарабатывать. Делал контрольные и дипломы, работал таксистом — в общем, как-то Господь нас тогда питал. А потом я попал в типографию.

 

Циан, маджента, йеллоу, блэк

Это была городская типография. Я на тот момент уже имел опыт работы с компьютерами, программированием, но работал обычным наборщиком. Там был отдел, где печатали газеты, и отдел, где начали делать продукцию на заказ: буклеты, этикетки, визитки и тому подобное. Тогда как раз появилась цветная печать. А я набрал в институте инерцию, и мне очень не хватало творческой работы. Поглядывал на ребят из отдела заказов, но никто особо не хотел делиться опытом. Вопреки этому как-то так получилось, что через два года я стал там начальником бюро. Занимался цветной печатью.

Тогда я впервые столкнулся с проблемой творчества. С одной стороны — никто не требовал какого-то особого дизайна, об этом не знали вообще. Мы начали читать, вникать в тему. Сталкивались с проблемой того, что у каждого свой вкус и желания. То, что мне казалось красивым и классным, для другого — уродство, потому что там нет петухов и красного фона. Заказчики реагировали так: «Мы же заплатили, а вы нам на белом фоне какую-то закорючку нарисовали!»

Надо было учиться общаться с людьми, находить подход, стараться быстро разгадать человека — чего ему на самом деле надо: петухи — или буклет как у фирмы «Мерседес». Мы, профессионалы, понимали, что закорючка на белом фоне может быть действительно крутой, а куча деталей в логотипе — это несерьёзно. Но как доказать это заказчику? «Вам что, букв не хватило в алфавите? Сделайте нам красиво!» Букв у нас хватало — мы использовали около тысячи шрифтов, но вот красиво ли это будет?

Словом, это была очень хорошая школа. Надо было учиться смирению, управлению людьми. Я был пацаном двадцати пяти лет, а у меня в подчинении — восемь женщин, которые помнили, как верстать газеты шилом, и могли читать набранный шрифт зеркалом. Пришлось изучать типографику, внедрять всё на компьютерах. Это сейчас всё понятно и красиво, есть спецпрограммы, а в 90-х надо было ещё найти эти программы, их освоить и внедрить. Мы их передавали друг другу, искали, где могли. Помогали люди, которые выезжали за рубеж — там всё находилось, но это было неофициально, все программы были пиратские.

Было интересно и здорово, но потом что-то не задалось. Вектор развития изменился. Я видел, что начали появляться крупные областные типографии, с серьёзными инвестициями, крутыми машинами. Мы же совмещали цвета кустарным образом. Чтобы получить полноцветный отпечаток, его надо распечатать минимум четырьмя цветами: это циан, маджента, йеллоу, блэк (условно говоря — голубой, красный, жёлтый, чёрный). Они должны накладываться чётко один на другой. Полутона передаются с помощью точечек типа компьютерных пикселей. Размер этих точек, их вид (алмаз или круг), угол наклона сетки очень влияют на качество печати. Именно от этого зависит, будут на фото лица похожи на лица — или на нечто противоположное.

Так вот, нам было очень сложно это сделать, потому что для печати использовали не рулон, а пачку бумаги. Сначала печатался жёлтый цвет, потом голубой, маджента, и только когда ляжет чёрный, видно все ошибки. На первом отпечатке не понятно, получился ли он. При этом вся бумага — это наше достояние, порой приходилось за свой счёт исправлять ошибки. А в больших типографиях огромные машины за один прогон всё делали. Никаких пачек бумаги, подкатили рулон, включили машину — и на выходе уже первый отпечаток показывал, что получилось. А у нас сначала печатали одним цветом, потом машина мылась, в неё загружалась другая краска — и снова прогоняли каждый лист.

Покупать большую печатную машину было невыгодно, но приходилось как-то выживать. Я понимал, что развитие будет идти в малотиражку: буклеты, листовки и тому подобное. Цифровая печать только начинала обороты, мы о ней слышали, но не делали: такие машины тоже стоили дорого. Это было время, когда начали появляться цветные газеты. Наше руководство видело путь развития в сторону цветной многотиражки типа газет. А я понимал, что скоро все уйдут в областные типографии, они соберут всех заказчиков, а нам останутся только местные предприниматели, которым не выгодно ехать в область заказывать пачку визиток — тогда ведь не было интернета и «Новой почты». Такие заказы мы могли делать очень хорошо, на этом можно было зарабатывать, но начальство со мной не согласилось.

В итоге влезли в большие долги, купили большую машину, а грузить её было уже нечем, потому что все ушли к большим издательствам, как и предполагалось. Я решил, что надо делать рекламное агентство, потому что реклама — двигатель торговли.

 

Теория решения изобретательских задач

Ещё в те годы, когда типография работала активно, мы сидели на потоке и должны были делать невероятное количество заказов. За дизайн никто не платил — только за продукцию, и надо было сделать так, чтобы на выходе все были довольны. Изо дня в день мы решали огромное количество творческих задач, работали в две смены с утра до позднего вечера. Я выгорал так, что даже ёлку дома не мог наряжать: это тоже надо было сделать красиво, а у меня никаких сил даже на такое творчество не оставалось. Я понимал, что сижу на потоке, но потоке творческом, а где брать вдохновение — оно ведь очень быстро заканчивается? Я подумал: не может быть, чтобы человечество никогда об этом не задумывалось, чтобы не было фундаментальных основ, на которые можно было опираться в решении творческих задач.

Я не ошибся, такая теория есть — это теория решения изобретательских задач, созданная Генрихом Альтшуллером. На эту идею я наткнулся в интернете, изучил её. К тому времени, когда в типографии назрел кризис, в Ростове не у дел оказался какой-то НИИ. Его сотрудники тоже почувствовали, что за рекламой будущее — причём не только печатной. Я узнал об этом институте, заинтересовался — и на остаток накопленных денег решил поехать на их курсы. Тогда мне удалось получить действительно ценные знания в области пиара, рекламы и решения творческих задач.

Мы оцениваем рекламу, опираясь на собственные стереотипы: она либо что-то включает в нас, либо нет. Это открытие было очень важным в своё время. Оказалось, что реклама оценивается целевой аудиторией. Люди разных профессий — профессор, читающий книжку, домохозяйка, готовящая обед, студентка, пишущая диплом — это не целевая аудитория. Они становятся ей, когда включают сериал «Санта Барбара» и садятся его смотреть. Все эти исследования основываются на теориях Ивана Павлова, Владимира Бехтерева и других известных учёных. Я приехал с этих курсов вдохновлённым, думал: теперь всё понятно, надо идти в рекламу! Тем более, что мы там рассматривали и избирательные кампании, и социальную рекламу, и тексты, и пиар — и я думал, что мы взорвём Краматорск творчеством.

Мои партнёры выслушали это всё и сказали: «Нам это не интересно!» Как это — не интересно? Вы что, реклама — двигатель торговли! А мне отвечают: надо вкладывать деньги в то, что вечно. Люди всегда едят — значит, надо идти в пищевую отрасль. Например, заняться выращиванием грибов. Что делать? Грибы — значит, грибы. Так я из специалиста-типографщика и рекламщика стал технологом грибной фермы.

 

Грибы — значит, грибы

Я хотел доказать, что без рекламы всё равно никуда не деться. Вырастим грибы, начнём продавать — тут-то и понадобится реклама. Теория решения изобретательских задач не рекламная, но она имеет отношение ко всему, что решается творчески. В её основе — идея создать некий алгоритм, позволяющий концентрировать внимание на конечном идеальном результате. Один из методов — ставить вопрос «зачем?», пока не дойдём до абсурда, а потом вернуться на шаг назад — это и будет чистая задача, то есть то, что нужно делать. Словом, теорию можно применять в любом направлении. Я подумал: что ж, у меня всё равно нет денег на открытие рекламного агентства, займёмся технологиями.

Начался период погружения в технологии. Грибы мы в итоге вырастили, и много, и действительно столкнулись с проблемой продажи, но это было позже. А сначала мы взялись выращивать вешенку. Есть два гриба, которые выращивают искусственно: шампиньоны и вешенки. С шампиньонами всё просто: это первый гриб, который начали выращивать в Европе. Есть голландская технология, бери да выращивай, но там сразу нужны были большие вложения. Партнёры же решили искать альтернативу.

Вешенка на тот момент была экзотическим грибом, и многим казалось, что выращивать её проще. На самом деле оказалось, что с ней всё гораздо сложнее. Шампиньон — деструктор второго порядка, он растёт на навозе, который перерабатывала лошадь. Вешенка — деструктор первого порядка: она растёт на дереве, у неё сложнее ферментный механизм, ей нужен ветер для размножения и многое другое. Всё это надо было искусственным образом обеспечить. Так что мне приходилось решать изобретательские задачи.

Поскольку казалось, что вешенки выращивать проще, появилось очень много желающих это попробовать. К тому же выпускники биофаков, которые в 90-е остались невостребованными, постепенно тоже занялись этой сферой: выращивали мицелий (посевной материал для грибов) и продавали его. В конечном итоге они зарабатывали очень хорошо, а вся тяжесть ложилась на людей, которые эти грибы выращивали и потом бегали с авоськами, продавали их. Всё пришло к тому, что у партнёров не хватало средств, всё ушло в какие-то научные изыскания, и постепенно они начали отходить от дела. Остались я и мой последний партнёр. Мы понимали: чтобы поддерживать производство, нужно какое-то очередное творческое решение. И вновь помогла теория решения изобретательских задач.

 

Эксклюзивный гриб

В маркетинге есть лидеры и есть партизаны. Приведу пример из мира авто: есть Мерседес и БМВ, работающие на поток, — и есть Ягуар, у которого доля рынка небольшая, но они существуют за счёт эксклюзива: машины ручной сборки, дорогие материалы. То же и на рынке грибов: шампиньон и вешенка — это поточный гриб. Мы поняли, что надо выводить на рынок гриб эксклюзивный, и первыми на Украине вырастили экзотический гриб — белый степной. С виду он похож на белый гриб и очень вкусный. Товарищ мой летал в Таиланд, купил там палетку экзотических грибов и привёз нам. Мы сумели взять посевной материал, а потом воспроизвели китайскую стерильную технологию, то есть мы взялись за биотехнологии. Наша технология воспроизводила природную модель выращивания. Рассматривая все технологии, я осознал, что есть Бог и Он создал мир. Другого быть не могло.

 

Такой веры у меня нет

Сколько существует Земля, количество азота, воды, кислорода, углерода и прочих основных элементов никуда не деваются, только трансформируются. Всё нам дано как подарок. Кто-то должен был всё это в собранном виде дать. Это было для меня открытием. Оно совпало с пониманием, что без веры никуда не двинешься. Если раньше я думал, что можно опираться на знания, опыт, теорию, то теперь понял, что всё это обращается в ноль, если нет веры, которая помогает проходить сквозь стены. И я понял, что такой веры у меня нет.

Все мои падения немного размягчили моё сердце. Я так много всего знал и понимал, но у меня ничего не получалось. Было много разочарований. На тот момент у нас работало около пятидесяти человек, было два производства, мы не только выращивали, но и консервировали грибы, работали с сетями супермаркетов. К тому же всё-таки вырастили экзотические грибы — но это был последний выдох. Потом началась война и совсем другая жизнь.

Так что в Церковь я начал ходить благодаря грибам. Я решил, что надо понять, кто такой Бог и где Он живёт, что об этом говорят люди. Раньше об этом вообще не думал. В те годы я первый раз прочитал Библию — и начал искать истину, но, конечно, не мог опуститься до «религии старух» — православия. Сначала надо было рассмотреть «серьёзные теории», на которые опирались бизнесовые люди и интеллектуалы. Не впечатлило. Слава Богу, у меня была жена.

Моя жена — это мой механизм обратной связи. Любая автоматика работает по принципу отрицательной обратной связи — отключает ненужное. Без такого механизма утюг сгорит, а сливной бачок превратится в стихийное бедствие. У моей жены была верующая бабушка, она успела ей передать основы веры. Жена не ходила в храм, но знала молитвы, к какому святому обратиться и так далее. Она уберегла меня от сектантов.

К слову, сектанты — прекрасные специалисты по рекламе и пиару, там всё так чётко и профессионально было построено, что просто подкупало с профессиональной точки зрения. Матушка меня уберегла. Я подумал: зачем мне такая вера, от которой у меня распадётся семья? К тому же было видно, что эти люди как-то не разобрались с Богом, не чувствовалось там истины. В конце концов неизученным осталось только православие, на которое я даже не смотрел. Ну что там искать? — старухи ходят в платочках, древний век. Но я понимал, что с точки зрения науки это неправильно: сначала надо изучить всё, а потом уже делать выводы. А я ведь даже не знал, что в храме происходит. И для того, чтобы узнать, выпал прекрасный случай.

 

Не старушки в платочках, а ангельское пение

Мы отдыхали в санатории в Бердянске, на территории которого была церковь святого великомученика Пантелеимона. Напротив нашего корпуса висела афиша: приглашаем на богослужения. Как-то утром я встал рано, ещё до завтрака, и решил зайти в храм, посмотреть, что там происходит. Зашёл — и не смог уйти. Не старушки в платочках, а ангельское пение, так торжественно, так вдохновенно! Я думал зайти минут на десять, в итоге остался на всю службу, пропустил завтрак. Понял, что всё, нашёл.

У нас в городе есть типография «Тираж 51», которую я знал раньше по работе. У них была православная литература. Я пошёл туда и попытался найти книгу, которая меня впечатлила бы. Выбрал «Умение умирать, или Искусство жить» архимандрита Рафаила (Карелина). Почитав её, я понял: здесь знают, что такое Бог и вера, как надо жить, к чему стремиться, какие у нас задачи.

Постепенно мы с женой начали ходить в храм. Оказалось, что я не крещёный. Крестился в возрасте тридцати трёх лет. Нашёл храм по душе — Успенский собор на Беленькой, настоятель которого — отец Геннадий Жолобенко. Жена думала, что это моё очередное увлечение. А я всё глубже понимал и чувствовал, что здесь — истина.

Я начал ходить по воскресеньям в храм. Это стало главным событием моей жизни. После литургии мне казалось, что я сделал что-то важное. Всё остальное — грибы, люди, деньги — отошло на второй план. К тому времени грибной бизнес начал угасать. Даже экзотические грибы не спасли: они красивые и вкусные, их согласны были покупать за большие деньги, но всё равно не хватало средств, чтобы покрывать расходы. Я понял, что рискую благополучием семьи, пора ставить точку.

Пришлось идти на другую работу, наёмным работником. Я снова ушёл в рекламу и стал интернет-маркетологом. Мы начали делать сайты, было очень интересно. Я ведь изучал рекламу офлайн, а к тому времени уже начали появляться смартфоны, интернет был не модемный — его раздавали провайдеры. Мы открыли первый интернет-магазин, потом ещё сайты. А потом грянула война.

 

К войне мы не были готовы

На тот момент мы воцерковились, обвенчались с женой. Господь управил, вся семья начала ходить в храм. К войне мы не были готовы. Сестра пригласила нас к себе в Курск — пересидеть. К счастью, мы не застали активных боевых действий — только слышали, что происходило на Карачуне и в Славянске. До Краматорска это всё ещё не докатилось, но на Троицу мы уехали последним автобусом. Тогда у меня в сознании произошла перезагрузка. Это был удивительный прыжок, последний рубеж перед решением стать священником.

До этого я был пономарём — отец Геннадий меня пригласил. Были мысли о священстве, но мимолётные. И вот мы уехали. Новый город, другая страна. Надо было как-то обеспечивать семью. Был очень тяжёлый период. Если бы не храм и вера, мы всё это пережить вряд ли смогли бы. Мы молились у Курской Коренной иконы Божией Матери, обращались к преподобному Серафиму Саровскому — и получали просимое. Например, я просил работу — и она быстро нашлась: во время разговора по первому же объявлению мне назначили собеседование. Это был автосалон фирмы «Тойота» в центре Курска. Специальность — интернет-маркетолог. Я думал: Курск, областной город — чем я, приезжий из Краматорска, их могу удивить? Собеседование прошёл, а когда ехал домой, мне перезвонили и попросили: «Если возможно, другие вакансии не рассматривайте». Меня взяли.

 

То, ради чего стоит возвращаться

Сбылась мечта: красивый офис, дорогие машины, престижная работа, своеобразная система менеджмента. Если что-то надо было придумать — бюджет не имеет значения, важен результат. Словом, мечта. Всё хорошо, всё получается. А я по интернету общался со штатным пономарём нашего храма. И через год он мне написал, что отец Геннадий передаёт: владыка Митрофан зовёт в строй. То есть у меня появилась возможность стать священником.

Надо сказать, что поначалу мы с семьёй на новом месте решали множество разных проблем, а потом, когда всё нормализовалось, пришла такая сильная ностальгия, что было невозможно. Казалось: лучше бы мы сидели под снарядами, но дома, рядом с могилами родных. А там вроде бы нас радушно приняли, все готовы были помочь, но это был не дом. И вишня там не такая, и небо другое — наше ближе.

Я рассказал всё жене. Говорю: «Это то, ради чего стоит возвращаться». Работая в «Тойоте», я ощутил пустоту. Казалось бы: всё хорошо, но ради чего это всё? Это было не то дело, которому стоило посвятить свою жизнь. И мы решили вернуться. Пошли, помолились Царице Небесной, чтобы помогла — и всё устроилось быстро и легко.

 

Православие — это любовь

Я думал, что вряд ли подхожу для того, чтобы быть священником. Был уверен, что, скорее всего, не пройду — даже волнения не было. Помню, что полностью положился на Промысл Божий. Надеялся, что Господь всё обо мне знает — может, даст мне послушание пономаря. С владыкой Митрофаном разговор был очень краткий, я рассказал всё как есть. Потом исповедался у владыки Алипия и вернулся домой. А потом события стали развиваться очень стремительно. На Сергия Радонежского меня постригли в чтеца, на следующий день рукоположили во диаконы, и я попал на практику в Святогорскую лавру.

Я не знал ничего, даже не мог отличить владыку в повседневном облачении от простого священника, не знал, чем отличается ряса от подрясника. Как я волновался! Думал: «Господи, помилуй! Это же Лавра, там всё так чинно, куда мне?» Но братия была очень приветлива. Я боялся что-то сказать не так: надо же правильно — «со святым вечером», «Ангела-хранителя», «спаси Господи» и так далее. А мне братья: «добрый день», «спасибо», «приятного аппетита». Я посмотрел — можно жить!

Меня буквально водили за руку: вот сюда иди, здесь стой, это говори. Благо, читать на церковнославянском я уже научился. Помню момент: надо было перед словами священника «Святая святым» возгласить: «Вонмем!» Меня вытолкнули, а я не помнил, что говорит священник, что — диакон, потому что ходил в храм без диакона. Ну, и выпалил: «Вонмем! Святая святым!» — то есть и за священника возгласил. Захожу в алтарь — все смеются, особенно отец Галактион, благочинный — он тогда литургию служил. Говорит мне: «Отче, скоро будешь священником!» Всё очень добродушно было. Братия знала, что такое настоящее православие. Это любовь. Они меня этому учили и показывали пример такой любви.

 

Нас выбирает Господь

Священническую практику я проходил в Александро-Невском соборе Славянска, у отца Николая Фоменко. Он научил меня многим тонкостям, аккуратности, трепету. Этот опыт тоже был очень важным. Я не ожидал, что как только меня рукоположат, сразу буду служить. Оказалось — утром рукоположение, а вечером уже на службу. Я-то надеялся, что мне дадут время теорию изучить — а тут сразу практика. Помню, отец Николай одну бровь приподнял, улыбнулся и говорит: «Я думаю, всё получится!» В общем, приободрил меня. Сорокоусты я отслужил все. Опять надеялся, что меня вторым священником поставят, под начало опытного настоятеля, чтобы я не только службам научился, но и устройству хозяйства — в храме ведь тоже есть свой менеджмент. Но получил назначение настоятелем — как уже говорил, в родной Краматорск, в храм неподалёку от родового гнезда.

Начались будни: службы, маленький поселковый храм, людей мало, совершенно другой формат общения. Это была семья со своими проблемами, достижениями — хорошими и не очень. Многое хотелось поменять, но я хорошо помнил очень мудрое наставление нашего благочинного, отца Иоанна Устименко: «Потерпи год, не меняй ничего, присмотрись, разберись во всём — а потом поймёшь, что надо на самом деле менять. Не руби с плеча». Я так и поступил: старался, чтобы у людей не было шока от моего прихода, чтобы он не слишком что-то изменил для них. Коррективы вносил постепенно.

В итоге имеем то, что имеем: строящийся типовый храм, в котором уже на Пасху отслужили первую службу, небольшой, но дружных приход. Он не очень наполнился, но состав его постепенно поменялся. Старая гвардия, благодаря которой он был создан и развивался, уходит, им на смену приходят более молодые люди. Мы надеемся, что сложности, которые принесла эпидемия, постепенно победим и войдём в привычный ритм жизни.

Думаю, не мы выбираем пусть священства, а Господь нас выбирает. Мы недостойны стоять у Престола, но по милости Своей Он даёт нам такую возможность. Наша задача — постараться приложить все силы, и душевные, и телесные, чтобы оправдать этот выбор. Попытаться хоть немного отработать аванс, который дал нам Господь.

Беседовала с огромным удовольствием Екатерина Щербакова