Дмитрий Марченко

Синайский Спас без эзотерики

Более тысячи лет назад отгремели иконоборческие споры, и Церковь утвердила почитание святых икон. Но многие ли наши современники задумываются, кого и что они видят на иконе? А когда задумываются — не получается ли ещё хуже? О том, правду ли говорят искусствоведы о Синайском Спасе — иконописец Дмитрий Марченко.

Образ Спасителя из монастыря св. Екатерины на Синае — один из самых впечатляющих шедевров иконописи. Был написан, как принято считать, в Константинополе в середине VI века при императоре Юстиниане I и передан им в дар Синайскому монастырю, пользовавшемуся покровительством императора.

Какое-то время образ был забыт, его обнаружили только в XIX веке, но оценить всю художественную мощь и духовную глубину этой иконы мир смог лишь в 1962 году, когда поверхность её была очищена от поздних поновлений.

Изначально Синайский Спас был написан в технике энкаустики. Это древняя техника живописи, в которой красочный пигмент смешивается с разогретым воском. В доиконоборческую эпоху энкаустика была самой распространенной техникой исполнения икон.

Синайский образ производит на зрителя очень сильное впечатление — в первую очередь необычной экспрессией, силой и свободой мазка. Не секрет, что современному русскому православному привычнее гладкость и зализанность иконной поверхности — «смиренное» подражание образцам позднего русского средневековья, от Рублёва до Дионисия. Другая бросающаяся в глаза особенность — ярко выраженная асимметрия и даже как бы разнохарактерность черт лика Спасителя.

Эта асимметрия синайской иконы, без упоминания которой не обходится ни один текст о ней, явилась настоящим камнем преткновения для многих современных богословствующих искусствоведов и искусствоведствующих богословов.

Признаюсь честно, мне повезло с Синайским Спасом. Я сперва увидел репродукцию этого прекрасного памятника, а уже потом прочёл о нём. Тут-то я и отдал себе отчёт в том, что знаменитой асимметрии я до знакомства с посвящённой памятнику литературой не замечал. То есть, я её, конечно, видел, но не придавал ей никакого особого, а тем более — символического значения.

На меня глядел Христос, я узнавал Его — это было главное в моём общении с иконой, и я совершенно не был расположен делать наблюдения типа «а-а-а, смотри-ка, глаза-то у Него разные!» или «а левый-то ус правого короче!»

Но есть люди, которые смотрят на образ Спасителя иначе. Им кажется, что их понимание иконы углубится оттого, что они, во-первых, сосредоточат свое внимание на «разноглазости», асимметричности образа и, во-вторых, найдут правильное объяснение этой асимметричности.

Объяснение начинается с истолкования, например, такого: «разные глаза Спасителя, милующий и отвергающий…»¹. При этом утверждение о «разноэмоциональных» глазах подкрепляется ссылкой на Четвёртое деяние VII Вселенского Собора, где идёт речь об изображении героини древнегреческих мифов Медеи: «один глаз показывал в ней гнев, второй, напротив, нежность» (Деяния Вселенских соборов. Т.4. С. 423).

И вот эти разные глаза языческого персонажа, которые в контексте соборных постановлений должны демонстрировать различный, порой прямо противоположный спектр человеческих эмоций, вдруг привязываются к образу Господа нашего Иисуса Христа.

Или ещё закрученней. Вот что пишет о пресловутой асимметрии один израильский экскурсовод:

«И еще одна интереснейшая особенность этой иконы. В ней отразились споры того времени о природе Христа. Незадолго до написания этой иконы диофизиты одержали окончательную победу над арианами и монофизитами.

Монофизиты считали, что в Иисусе есть только Божественная природа, ариане — что Иисус создан Богом и не равен Ему. Диофизиты же утверждают, что в Нём присутствуют одновременно неслиянно и нераздельно две природы— Божественная и человеческая. На иконе отражена эта двойственность.

Правая часть лица торжественна и спокойна, от неё исходит свет, глаз смотрит прямо вперед — это выражение лица Верховного Судии. Левая часть находится в тени, бровь изломана страданием, взгляд направлен вниз — мы видим страдающую человеческую сущность Иисуса. И это все в иконе 6 века! Вот как тогда писались иконы!»²

Конечно, это не просто эксурсоводские байки — искусствоведы тоже частенько говорят и пишут в том же ключе. Но чтобы утверждать такое, нужно закрыть глаза на то, что писали об иконе святые отцы.

Напомню. В период иконоборческих гонений противники священного образа обвиняли православных, помимо всего прочего, и в том, что, изображая на иконах человеческую природу Господа, мы тем самым отделяем её от Его Божественной природы, подобно несторианам, о чём говорится в анафематизмах иконоборческого собора:

«Кто старается написать на иконе нераздельное и ипостасное соединение естества Бога-Слова и плоти, то есть, то единое неслиянное и нераздельное, что образовалось из обоих, и называет это изображение Христом, между тем, как имя Христос означает вместе и Бога и человека, да будет ему анафема.

Кто одной мыслью отделяет плоть, соединившуюся с ипостасью Бога-Слова, и вследствие этого старается изобразить её на иконе, да будет анафема.

Кто пишет на иконе плоть, обоготворённую соединением её с Богом-Словом, как будто бы отделяя её от воспринявшего и обоготворившего её Божества и делая её таким образом как бы необоготворённой, да будет ему анафема»³.

Православие дало свой ответ на эти обвинения: икона отображает не природу, а личность Христа⁴.

И в рамках этой полемики важно одно простое наблюдение: никогда, ни в каком контексте, ни с православной стороны, ни с иконоборческой не всплывало упоминание об изображении в одной иконе разницы двух природ. Ясно как день, что христианский мир просто не был знаком с таким хитрым художественным феноменом, как изображение этой разницы.

Попробуем теперь посмотреть на проблему с чисто искусствоведческой точки зрения. Действительно ли данный приём изображения лика столь уникален, чтобы ему можно было приписать какое-то символическое значение?

Как известно, наиболее близкими к Синайскому Спасу по иконографии, стилистике и технике исполнения памятниками являются погребальные изображения эпохи эллинизма, т.н. «фаюмские портреты». Если мы посмотрим подборку этих изображений, то заметим, что различного рода асимметрии там не редкость:

Проще говоря, в этой группе памятников труднее найти симметричное лицо, чем асимметричное, там десятки куда более грубых нарушений симметрии, чем на Синайской иконе.

Как видим, асимметрия — это всего лишь одно из проявлений стилистики данной школы.
Конечно, невозможно запретить человеку видеть в иконе то, что он желает. Например, в причёске Христа, в зависимости от количества прядок, находить и Святую Троицу, и четыре Евангелия, и семь Страстей. В морщинах на лбу — намёк на небесные сферы. В вертикали носа и горизонтали бровей — Животворящий Крест, и на основе этих углубленных наблюдений погружаться в богословие — иногда православное, а чаще — эзотерическое.

Но православный христианин должен всегда помнить, что икона Христа — это прежде всего прямое Его изображение, и что может быть больше этого? Какие выдумки, какие символические коды, какие «тайные доктрины»? Только те, кому не дорог Сам Христос, милующий и грозный, величественный и смиренный, Спаситель и Судия, — только такие «христиане» станут искать в Его иконе, будь то Синайский Спас или любая другая, дешёвых погремушек для удовлетворения своей потребности пофилософствовать там, где следовало бы лишь созерцать и молиться.

_________________________________

1. Г. Колпакова в своей книге «Искусство Византии. Ранний и средний периоды».
2. Экскурсовод Влад Познянский. Эссе об иконах «Спас Синайский» и «Господь-Пантократор».
3. Определения иконоборческого собора 754 года.
4. Феодор Студит. Третье опровержение иконоборцев. 34.; Феодор Студит. Против иконоборцев.